Много людей, вокзал. Я его чувствую, как чувствую приближение тебя. Я сижу в плацкартном вагоне и пытаюсь унять дрожь в руках. Как странно, ведь ты меня любишь. Ты хочешь меня увидеть. Ты меня ждешь. Ты меня встречаешь. И этот вокзал принадлежит мне. Все эти люди, о чем они думают? Насколько это не важно. Их мысли. Этот мужчина думает, что приехал навестить сестру. Эта женщина в трогательном платье думает о том, что её пошатнувшееся здоровье стало причиной появления на этом вокзале. Эти дети вдруг решили, что весеннее утро, это весеннее солнце светит сегодня для них. Это не правда, все эти люди здесь – это мой мир, и они пришли, что бы увидеть, бросить мимолетный взгляд, сыграть свою роль.
Радость в твоих глазах. Твоя улыбка. Мое самое дорогое воспоминание. Ты думаешь, что я первым тебя увидел. Неправда, я нашел твои глаза в тот самый миг, когда ты на меня посмотрела.
Как мне не хватает твоих глаз.
Ты меня обнимаешь. Ты смотришь на меня. Я читаю любовь в твоем взгляде. И легкую укоризну:
- Я тебя обманула, а ты все равно первым меня увидел.
Ты радостно смеёшься и обнимаешь меня за плечи. Я не вижу твоего лица, но я вижу его их глазами. Твою улыбку, твои зубы, твои глаза. Потому что, они все принадлежат мне. Как и этот вокзал, это утро, это солнце. Ведь это мой мир!
Как мне его не хватает.
Я прошу тебя обождать:
- Одну секунду, малыш, я сейчас буду.
Я бегу внутрь вокзала и с замиранием сердца подхожу к банкомату. Уже 28, должна же быть эта чертова стипендия. Я проверяю счет, мысленно посылая угрозы дирекции банка или министерству образования. Это не важно. Это мой мир, и я имею право.
Картопля по селянськи. Я декларирую название блюда и смеюсь. Ты смотришь на меня и тоже смеешься.
Она оказывается восхитительно вкусной. Может потому, что я ем из твоих рук?
Третья сигарета за последние пятнадцать минут. На часах 4:15. Сколько уже прошло? Год? Два? Вечность? Я слишком много курю. Как долго я еще не буду спать по ночам? Сколько раз я обещал себе, что убью эту привычку. Пока что она убивает меня. Я не всегда выполняю свои обещания, но это не важно.
Он рухнул в один леденящий момент.
- Остальное тебя не касается.
Остальное не важно. Постой. Подожди. Почему? Слова разбиваются о холод стеклянной двери. Все вокруг разбивается. Все падает в бездну.
Это слёзы или дождь? Нет, не важно. Холодное, бездушное солнце слепит глаза и стремится обжечь своим ледяным дыханием каждый уголок агонизирующей души.
Где я? Кто они, эти чужие люди? Эти любопытные, лоснящиеся лица. Пошли прочь, вы не имеете права на меня смотреть. Вы не имеете права интересоваться. Это дождь, дождь слышите!
Я кричу? Почему? Почему они на меня так смотрят?
Вода, как ее много. Она холодна, она может спасти. От безумия, от чужой жизни, от жизни. Она вылетает миллионами брызг и падает в реку… в бездну.
Прочь. Я бегу как можно дальше от воды. Прочь. Мне плевать на ваше любопытство. Я не убегу от чужой жизни, но я убегу от смерти. Я должен жить. Я должен существовать в чужом мире. Зачем? Он никогда не станет моим, я это знаю. Тогда зачем? Я сохраню его в своей памяти. Я сохраню его внутри себя. Я не сдамся, я не сломаюсь. Не будут чужие люди печально качать головами и думать о не прожаренных котлетах, о соблазнительных частях тела тех, кто им не принадлежит. Не будут лицемерно вытирать слезы и нетерпеливо теребить в кармане сигареты. Прочь. Не смейте смотреть на меня. Я не стану зрелищем. Я буду жить. Я буду…
Цена одиночества. К нему приходишь не сразу. В него медленно, постепенно погружаешься. Когда доходишь до ручки, когда пропадает сон, но вместе с ним не уходит усталость. Когда закрываешь с наступлением вечера глаза и открываешь их с первым солнечным лучом, так не на мгновенье не уснув. Только образы, звуки и мысли. Они доводят до полного изнеможения, и на третьи сутки сопровождают тебя и с наступлением утра, обретая материальность в твоих глазах. Шизофрения? Сумасшествие быть может? Какая к черту разница, стоящие у истоков этих определений – вот они дипломированные сумасшедшие. Вся хваленая психология и есть сумасшествие. Всё, что лежит за границами посредственности - и есть сумасшествие. И не важно – вверху или внизу эти границы. Сумасшествие и точка. И пусть им от этого станет легко.
Случайный взгляд на дрожащую стрелку часов предрасполагает к времяисчислению. Тяжелые шторы не пропускают солнечный свет и определения дня и ночи теряют всякое значение. Остается лишь наполненное неясными очертаниями и звуками сумрачное существование. На ковер упал непрошенный лучик солнца, выпавший из свиты очередного рассвета. За окном продолжается жизнь. От этой мысли хочется неудержимо рассмеяться. Жизнь. Механические люди продолжают свое мельтешение. Передвижение каждого из них заранее можно просчитать. Я не смотрю в окно, но я явно вижу их механизмы. Я вижу даже мельчайшие спаи их микросхем. И кажущаяся свобода их несущественных решений всего лишь генератор случайных чисел – от 0 до 9. Не то, что бы они не видят этого, нет, не совсем – они не хотят видеть. Ведь им так – легко.
Куда уйти от мыслей, когда всё тысячи раз пересчитано и пересмотрено. Когда разрушены все догмы и устоявшиеся формы, предрасполагающие к равновесию. Искать спасения в глубине? Медленно в него погружаться, вливаться в струящийся вглубь бездны холод и бесстрастно наблюдать как в толще субстанции состоящей из вечности и одиночества растворяется солнечный свет. Всё глубже и глубже. И уже не замечать ни любопытства, ни легко читаемой за поверхностным пафосом зависти в глазах наблюдателей. Ни непонимания.
Всё теряет, какой либо смысл, когда перестаёшь чувствовать.
Дождливое и пасмурное утро сменилось безоблачным и светлым днем. Оно и понятно, я на пути в солнечный Крым. Наконец то еду домой. Сегодня выборы. Результат кипевших вот уже несколько месяцев страстей. Из разных концов вагона доносяться обрывки слов, ругательств, и даже смех. Сразу видно - люди воспряли духом. Пройдут выборы, потом некоторое время напряженного и зловещего ожидания. И вот оно - чуда опять не случилось! Не подняли в 40 раз зарплаты и пенсии, не побили гривней зарвавшуюся евро, и даже не сумели обеспечить нам прожиточный уровень среднестатического арабского бизнесмена. А ведь так обещали. Сволочи! И вот, в который раз толпа голопятых изберателей с радостным остервенением гоняет гиканьем и палками очередного "общественного борца за справедливость" по воображаемому полю народного доверия. Он явно смущен, и покашливая в пухлый кулачок, старается объясниться, не забывая при этом осмотрительно пятиться назад. Но вот, все компромиссы исчерпаны, толпа жаждет крови (тоже воображаемой), и наконец, разжалованный "нарбор" уходит на дно, обремененный тяжелой ношей вырученных компенсаций. Ничего, скоро новые выборы, и его вспомнят добрым словом, - "Дескать, прошлый все же лучше был". А толпа, найдя виновника своих бед, с очищенным сознанием и радостной улыбкой, наконец то может ждать очередного мессию, который обязательно подарит им надежду на беззаботность и счастье!
Романтика! Такой вот симбиоз народа и власти. Взаимовыгода безвольных масс и посредственного правительства. Одни избавляются от гнетущего бремени своей никчемности и незначительности сношая других, подобных представителям древнейшей профессии. И те, соответственно, берут достойную плату, за оказанные ими услуги.
Сонную идилию вагона нарушает толстая тетка, которая проходя мимо, чуть не скидывает меня с полки непомерными "цыганскими" баулами, которых у неё в двух руках, оказывается аж три. Все знакомо, и довольно обыкновенно. Она размещается в соседнем купе, и найдя "жертву" - молоденького паренька в выглаженных спортивных штанах, и клетчатой байковой рубахе, делится с ним впечатлениями о посещении собой выборного поста номер 18 поселка, то-ли Клюевка, то-ли Плюево, неважно. От звука её голоса, народ, утомленный утренними дебатами начинает просыпаться. Лежащая напротив меня женщина, поднимает с подушки голову, смотрит осоловелым взглядом, сначала на меня, потом медленно переводит его по направлению к орущей тетке. Достает мобильный, звонит, и хриплым голосом спрашивает у мужа... нет, не за кого проголосовал, а постирал ли он ребенку носочки? Я кусая губы вонзаюсь лицом в газету. Все - таки, какое это счастье - ехать плацкартным вагоном.
Прячась от разоблачения, я нос к носу сталкиваюсь с газетной статьей, которая сообщает мне о "12 причинах, почему я немедленно должен проголосовать за коммунистическую партию Украины". С энтузиазмом читаю вступление:
Почему, каждый думающий человек, не обремененный многомиллионным счетом в банке, должен проголосовать за Компартию Украины?
Этот восторженный вопрос, заставляет меня немного призадуматься, потом сильнее, и вот, я уже полностью погружен в невеселые мысли о превратностях развития человеческого интеллекта на земле. А слова "думающий" и "необремененный счетом" так вообще, никак не желают укладываться в голову, похоже надолго застряв в буфере обмена. С некоторой опаской продолжаю читать дальше, выделяя наиболее интересные мысли.
В списках КПУ нет ни одного олигарха!
Очень смело, и конечно похвально, сразу видно - есть к чему стремиться. А вот тупые американцы, так - те, вообще не допускают к балотированию, если ты не олигарх. Глупые они, не понимают, что без стимула, человек не станет достойно работать.
Не случайно в первую пятерку её списка вошли политик, шахтер, фермер, военный и врач.
Не смог удержать в себе рвущийся наружу, деликатный вопрос: - "А шахтеру и фермеру достанутся какие решения на распределении государственных вопросов?" А то у нас и так самолеты частенько, нет-нет, да упадут где нибудь, поезда с фосфором взрываються, не говоря уже о выбросах радиации.
Четко указывает в своей предвыборной программе, откуда возьмет на это деньги!
Ну это нам и так, давно известно - "Колокола на монеты, церкви под дискотеки, буржуев под пресс!"
КПУ - самый непримеримый и последовательный противник национализма и фашизма.
Да, ребята просто молодцы, я и сам сейчас прикинул, как давно уже под дулом шмайсера не стоял, и слава Аллаху, можно спать спокойно.
Вы проголосуете за народовластие и порядок!
Пытаясь выстроить в своем сознании, рядышком эти два определения, понимаю, что при их взаимодействии возникает неприемлимый для для разумной жизни конфликт. Обреченно кидаю газету... страшно!
Под гул колес, и обрывков ожесточенного политического спора, который затеяли, пухлая тетка, и молодой паренек, на проверку оказавшегося не таким уж и лопоухим, я следую примеру храпящей в два горла соседки.
Ночью мне сниться Юля Тимошенко, сокрушающая джидайским мечом двухголового Элтона Джона. На груди у неё сверкает вышитый бисером знак Автоботов. А на борту стоящей рядом "Черной жемчужины" тускло мигает неоновая надпись: - "Каждый сознательный студенттттрююююююииии@&$( =\ =\ =\............ Я просыпаюсь в холодном поту и с ужасом осознаю что все я это видел и раньше... наяву.
Сквозь глубокую ночь несется скорый поезд, Через мутные, желтые окна, видны, обезличенные жестикулирующие фигуры, с ожесточением вливающие внутрь последние капли спиртного. Они знают за кого проголосовали.
Я научился любить жизнь и ненавидеть смерть. Пройдя через сомнения и боль в заоблачных долинах счастья, через миллионы световых лет, купаясь в обжигающих лучах последней синей звезды. Пройдя по краю черной бездны, что смеясь, обрушивается в свое начало. Испытав вечность сумасшествия от пронзающей силы этого смеха. Я научился видеть выжженными глазами и говорить разорванным ртом. Я научился созерцать и творить. Однажды полюбив жизнь, я наблюдал, как она, меняясь, превращается в чудовище, и умирал раз за разом не в силах выносить это зрелище. Я уходил пожираемый безумной злобой к этому беспристрастному существу и однажды, подойдя к нему вплотную, чтобы вонзить в его сердце острый нож, я разглядел в нем иную красоту. Я рыдал, обнявши непослушными руками, незыблемый алтарь вечности и раскаленные слезы капали из моих выжженных глаз на холодный гранит, тут же испаряясь. Я рыдал от жалости к самому себе, чтобы тут же себя возненавидеть. Я уходил в ночь и пронзал темноту воспаленными глазами, стараясь уйти от самого себя в манящую черноту неизвестности. Я полюбил смерть, разглядев в ней путь к идеальному счастью. Я стремился к ней всеми силами и выпускал свою кровь каплю за каплей, засыпая уверенным в обретении этого счастья. Как страшно было просыпаться, разлепляя опухшие веки. Подымать с пола ослабевшее и трясущееся тело прячась от жгучих лучей полуденного солнца. Забиваться в темный угол и закрыв голову руками - скулить от страшной безысходности, дожидаясь заката, чтобы вновь разодрать едва зажившие раны. Так я падал все глубже и глубже пока не ударился о самое дно. Я обжегся о ядовитую почву бытия и был выброшен на поверхность. Падая в холодные объятия смерти, я не прикрыл глаз, и был ошеломлен протянувшейся за ней пустотой. Не идеальное счастье, как мне думалось ранее, ни даже забвение, как я твердо знал в момент падения. Там не было даже покоя. Только необъятная всепожирающая пустота. Холодная и неживая, она неумолимо перемалывала все, что в неё попадало, не оставляя ничего. Я очнулся продрогшим и ослабевшим. Отравленным до мозга костей, но живым. И тогда я посмотрел на мир совершенно другими глазами. Я возненавидел смерть, как то, самое страшное, что может случиться с живым существом. Я с трудом поднялся, и ослабевший шатаясь, пошел на встречу жизни. Я понял, что смогу её полюбить.
2. Закат
Красный диск солнца завис над водной гладью, готовый окунуться в зеркальные глубины лазурного моря. Воздух был насыщен треском цикад и предчувствием ночи. Я медленно спускался с каменистого обрыва к побережью. Не было никого, кроме меня, моря и этих цикад. И еще, какая-то томящая уверенность в том, что это произойдет именно сегодня… этим удивительным вечером. У подножия холма, я, оступившись, упал в зеленую поросль, которая словно взорвалась подо мной. От неожиданности я вскочил, и с удивлением глядя на место своего приземления - рассмеялся. Я был атакован маленькими сферическими растениями, что в изобилии пронизывали прибрежную траву. Ecballium elaterum Z – бешеный огурец - ворчливое растение из далекого детства, я, смеясь, вступил на белый песок и пошел по направлению к искрящейся воде. Теплая вода податливо расступалась под взмахами моих рук. Я не чувствуя усталости спешил настигнуть погружающееся в море солнце. Я закричал ему, что - бы оно меня обождало, и, перевернувшись на спину, поплыл по течению, глядя на алые разводы, окрасившие рваные перья облаков. Я пронзал это небо ласковыми глазами, и казалось, видел, как мне улыбаются далекие звезды, спрятавшиеся за небесным куполом . Как мимо пролетает Иллианская комета, и делая завершающий поворот, уносится вспять, задевая своим хвостом атмосферу. Как мириады сверкающих капель взрываются искрящимся фейерверком и тают, на одно мгновение, слившись с алыми облаками. Я помахал ей рукой, и мне стало немного грустно, от мысли, что этого всего не будет тут, когда комета вернется обратно. Тропические джунгли или тысячелетние ледники, знойные барханы или хвойный лес. Быть может, огражденное от океана соленое озеро, а может и сам океан, во всей своей красе. Но вот так вот уже, ни будет никогда. И никто… никто, не способен будет вернуть этот вечер, или любой другой из шестидесятимиллионного цикла, что завершит собой возвращение Иллианской кометы. Я с тоской смотрел сквозь алые облака и стиснув зубы изо всех сил гнал от себя мысль, что это небесное светило, может по своему возвращению, застать здесь совершенно иную, лишенную природной гармонии картину. Я набрал полную грудь воздуха и плавным движением руки перевернулся на живот, что бы тут же уйти под воду. Маленький краб, широко раскинув клешни, настороженно перебирался через ветку облепленного водорослями коралла. Его расставленные впереди панциря глазки – антенны недоверчиво меня сверлили, а я, в свою очередь, изогнувшись, завис над ним, таким независимым наблюдателем. Уже забыв про комету, и про погружающееся в море солнце, которому я наказал ждать, смотрел на это маленькое существо и мою душу переполнял восторг. Эти глубины меня всегда зачаровывали, но сегодня, сегодня я их полюбил искренне и беззаветно, как будто бы увидев в первый раз, проведя всю жизнь до этого в душной и тесной яме. Оставив краба, я поплыл вдоль по дну, разгоняя руками тучи серебристых рыбок. Подо мной плавно покачивались редкие ленты водорослей, расставив по сторонам узкие длинные листья. Песочные прогалины чередовались каменными нагромождениями, которые я огибал, не желая брать выше. Закат брал свое, становилось все темнее и я, внимательно всматриваясь в морское дно, едва не ударился о неожиданно возникшую перед собой громадину. Резко взяв вверх, я проплыл поперек левого борта лежащей на боку деревянной яхты, едва не зацепив её своим носом. Проплыв по инерции немного дальше, я развернулся, чтобы хорошо её рассмотреть. Алые отблески заката зловеще играли на обращенной ко мне палубе. Сломанная в двух местах мачта лежала рядом, наполовину занесенная песком. Там же находилось и колесо штурвала, ощетинившись из песка полукругом полированных ручек. Моллюски и водоросли еще не успели обжить её покатые бока, значит, гибель произошла совсем недавно. Это было странно. Я сделал круг, в поисках каких либо механических повреждений и не нашел их. Попробовал было сунуться в отверстие зияющего на палубе открытого люка, и тут же отказался от этой идеи. Там было слишком темно, и кроме возможности запутаться в рыболовных сетях, я вряд ли, что ни будь с этого получил. Подплыв к самому дну, я снова сделал круг и на этот раз, это принесло результаты. Недалеко от носовой кормы, между камнями белел человеческий череп и еще несколько костей, включая фаланги пальцев правой руки, что произвольно рассыпались вокруг большой конусной раковины. Я подплыл ближе и заглянул в пустые глазницы черепа, нисколько не удивившись состоянию останков. Маленькие, вечно голодные рыбешки, что сновали повсюду в поисках пищи, не имели никакой разоружающей философии, что могла бы их удержать от этого пира. Остальные части тела, наверное, унесли хищники покрупнее, и у меня не было никакого желания их искать. Санитары моря сделали свое дело не хуже чем вековое ожидание. Я не испытывал жалости к этому безымянному моряку. Я вообще мало к кому испытывал жалость. И дело вовсе не в падении. Помниться еще в глубоком детстве, я равнодушно проходил мимо нищих стариков, что промышляли попрошайничеством на центральной площади города. Они всеми силами старались вызвать мою жалость, выставляя напоказ свои уродства, свои разбитые судьбы, свои слезы, и мне они были равнодушны. Но я не мог пройти мимо маленькой забитой собачонки, что испуганно жалась к углам каменных стен. Я смотрел в её глаза и читал в них страх и смертельную тоску, постоянный голод и боль. Из моей груди вырывались рыдания. Я, пятилетний, готов был отдать ради неё все, лишь бы не видеть больше такого взгляда, лишь бы знать, что у неё все будет хорошо. Но у меня ничего не было. Я мог драться с мальчишками, сколько было сил, защищая грозящего быть раздавленным паука. Падать на землю и кидаться с кулаками вновь, лишь бы не быть свидетелем этой бессмысленной и неосознанной жестокости. Я мог жалеть только близких. Среди людей их было мало, очень мало, и этот безымянный моряк, конечно, не входил в их число. Я вновь заглянул в зияющие глазницы черепа и не прочел в них ничего, кроме звенящей тишины. - А ты думал, все будет иначе? Мысленно обратился я к черепу и подхватив лежащую на дне раковину, устремился на поверхность, рассчитывая успеть полюбоваться последними мгновениями заката.
3. Ночь
Солнце утонуло за морским горизонтом, забрав за собой алую дорожку, что тянулась к нему от моих ног. Я думал было побежать по ней за ним, но испугавшись не успеть – остался сидеть на песке. Лезть в воду больше не хотелось. Несколько белых чаек застыли у воды, вместе со мной наблюдая, как огненное пятно, исчерпывая себя, провозглашает наступление ночи. Она была безлунна. Я сидел у кромки воды поджав ноги и глядел, как фосфорическим светом серебрятся легкие волны. Я спрашивал, что я для них значу? Как и в любой из череды бесконечных темных ночей, я задавал вопросы. Волнам, морю и прибрежным скалам. Степенно тающей на небосклоне луне и таким далеким звездам. Я меньше спрашивал солнце и перистые облака, мглистые горы и первые лучи слепящего рассвета, потому что, был искренне верен только ночи. Сейчас я задавал ей вопросы, но знал, что отвечать на них придется мне самому. Гадать, строить предположения, грустить или смеяться, но все равно любить каждое утекающее мгновение, что давала мне ночь, забирая в замен, частицы моей жизни.
Отпустив чаек, я пошел вдоль берега, не забыв прихватить с собой красивую раковину. Ласково шумели волны, я наступал босыми ногами на мокрый песок, зная, что мои следы тут же будут стерты следующей накатившей волной. Я думал о судьбе найденной мною яхты. То, что она потонула – это было странно, в этих местах давно стояла хорошая погода, и о шторме не могло быть и речи. Может это проделки большого змея? Вряд ли, мне не доводилось слышать, что бы он питался чем ни будь кроме дельфинов. Если кто из людей и умирал с его помощью, то только от страха, не в силах втиснуть обрушившуюся реальность в узкий объектив своего мировоззрения. Тем более нападение на яхту, нет, точно – нет. Что же тогда? Эта яхта лежала на дне моей маленькой лагуны, и это был неоспоримый факт. Пираты сюда никогда не заглядывали, а если бы это были и они, то на месте практически невредимой яхты, я бы верно нашел только несколько обгоревших обломков. Быть может, этот человек приплыл сюда, что бы свести счеты с жизнью, и просверлив в днище лодки незамеченную мною дыру вышел на палубу в последний раз вдохнуть глоток свежего воздуха? В это предположение мне тоже, не сильно верилось, и я исчерпав все разумные варианты оставил мысли о яхте, пообещав ей на последок, что покоя она здесь не найдет, и в силу своих искусственных очертаний никогда не станет полноценной частью морского ландшафта.
В южной части лагуны была небольшая площадка, окруженная с трех сторон можжевельником. Там я обычно прятался от полуденного солнца, оставляя при этом прекрасный обзор на море. Сейчас я лежал в воображаемой тени хвойного дерева и сквозь треск цикад пытался уловить легкий шелест волн. Мягкий белый песок еще держал в себе дневное тепло, и я периодически перекатывался с одного места на другое, исчерпав весь потенциал предыдущего. Так я наткнулся на свою раковину, отброшенную в сторону по прибытию на прогалину. Она была конусной формы, изгибаясь к основанию, словно диковинный рог. От широкой стороны расходилось пять небольших лучей с одинаковым интервалом. Один из них был надломлен. Я вытряхнул из раковины песок и приставил отверстием к правому уху, собираясь прислушаться к её дыханию.
4.
Обнаженная девушка сидела на обломке скалы, теряющим свое начало в глубине мерцающих волн. Она пела, и её песня завораживала меня, проникая в самые глубины сознания, освещая его самые далекие уголки. Я не слышал слов, а может быть, я их не понимал. Я стоял по пояс в воде и затаив дыхание глядел на неё. Что то перевернулось глубоко внутри меня, взорвалось и бесповоротно изменилось. Я не знал, я не хотел этого знать, сейчас. Я просто смотрел в её большие черные глаза и терял себя. Все что было, жило, существовало вчера, сегодня и тысячи лет до этого было теперь бесконечно неважным. Завтра – просто жестокая шутка. Я хотел раствориться в этом мгновении и навсегда остаться в нем. Я глядел в её большие глаза, и чарующая песня освещала каждый уголок моего сознания. Синие звезды пульсировали над головой, и я мог до них дотянуться. Я знал её имя. Я всегда его знал. Я закричал, но услышал только свой шепот. Мерцающая вода сомкнулась вокруг её обнаженных бедер. Я почувствовал на своих щеках тепло горячих рук. Её глаза расширились. Девушка задрожала, и яркая белая вспышка озарила все вокруг.
Поднявшийся ветер гнал мелкие песчинки через мое обнаженное тело. Холодный рассвет пробивался сквозь веки. Я резко поднялся и закричал… Остывшее солнце пронзительно смотрело на меня пустым взглядом мертвых глаз.
Я бежал по выжженному песку, обхватив голову руками, и раз за разом повторял слова из короткой считалочки далекого детства. Я падал на песок и, обжигаясь, вскакивал, что бы тут же упасть. Я хотел вбить эти простые слова глубоко в свое сознание, заполнить ими его до предела и остыть. Нет, я хотел найти…
Шум волны… Стена воды поднялась передо мной, выбросив к моим ногам округлый предмет. Оцепенев от ужаса, я смотрел на вонзившийся в песок череп безымянного моряка. Его глаза, поводив по сторонам, остановились на мне, и гигантская волна обрушилась в бездну, увлекая меня за собой.
И треск дождя… Грозовые тучи сгустились над моей головой. Я обессиленный лежал на холодном песке, не в силах ни о чем думать. Беспристрастным и остывшим наблюдателем я смотрел на себя со стороны и видел, как черные тучи выплеснули из себя первый дождевой порыв. Воздух наполнился кровью. Тяжелые красные капли взрывались на моем теле и сыпались мелкими осколками на влажный песок. Я вздрагивал всем телом, но глаза оставались прежними – пустыми и ко всему безразличными.
Не рыдают уходя… Я исступленно бил руками по воде, нырял в глубину и вновь подымался на поверхность. Прочесывал метр за метром, трепетно собирая их в морские мили. Я резал свои дрожащие от холода руки, об острые донные камни и раковины моллюсков. Я мог назвать по имени каждую частицу своей маленькой лагуны, но не мог найти.
Не смеются, выпив грусть… Очередной закат сменялся рассветом. Красный диск солнца метнулся по небосклону и на мгновение завис, перед тем как снова погрузиться в воду. Он пульсировал над водной гладью, каждый раз вызывая во мне все меньше чувств. - Ты мне больше не страшно, чудовище, пусть в твоем взгляде заключен весь ужас вселенной, уже не страшно, повторил я устало, всему приходит конец, исчезни! Шипение испаряющейся воды… темнота…. Рассвет… мрак… вновь постылое солнце… рассвет… Хочется сойти с ума и смеяться, смеяться, смеяться. Хохотать от счастья и от своей обретенной глупости. Бездумно наслаждаться теплом лучистого солнышка, нежась в мягкой зеленой траве и не знать его истинного обличия. Хочется поверить, в какого ни будь Бога, не важно, в какого, лишь бы свалить на его плечи тяжелый груз из рвущихся вопросов, и еще более тяжелый – из найденных ответов. Поверить и смеяться, смеяться.
Посчитаю и вернусь… Невозможно, пустые надежды, все это уже было и ты прекрасно об этом знаешь, остается сидеть на этом песке и ждать старости. Дожди сотрут вымученную улыбку, занесет песком больные уши и выжжет солнце воспаленные глаза, и может быть ты, когда ни будь, все забудешь, и волею несуществующего рока, вновь спустишься с этого склона, что бы окунуться в теплые морские воды. Возможно, ты окажешься слишком упрямым, слишком, но спустя время все равно рассыплешься на мельчайшие составляющие, смешавшись с прибрежным белым песком, ты все равно себя окончательно потеряешь. Это всего лишь вопрос времени. Невозможно бросить вызов вечности, потому, что ты есть только капля воды в этом бушующем потоке.
Я приложил красивую раковину к своему уху, собираясь послушать её пение.
5. Рассвет
Обнаженная Сирена сидела на обломке скалы, что терял свое начало в глубине мерцающих волн. Завидев меня, она улыбнулась. - Нам остается только её любить, понимаешь? Только её любить! Она засмеялась и взяла меня за руку, потянув за собой на скалу. - Посмотри, как эта ужасная лодка портит вид, Белиал.
